— Давим их! — кричу взводу, поднимаясь.

Мы начинаем стрелять, выбивая остатки банды, которые пытаются скрыться в ущелье. В этот момент слышится гул. Поворачиваю голову — и вижу гранатомёт.

— Ложись! — кричу я.

Взрыв уносит часть склона. Осколки летят, как дождь. Ударная волна сбивает нас с ног, но я поднимаюсь первым, встряхиваясь.

Вижу, как один из моджахедов выскакивает из укрытия, целясь в Шохина, хочет его добить. Автомат наперевес, в глазах ярость.

— Нет уж, — рычу я, поднимая свой автомат и выстреливая короткой очередью. Мужик падает, не успев даже нажать на спуск.

— Ты живой? — спрашиваю Шохина.

— Живой, черт тебя дери.

— Ещё не время умирать! — подбадриваю я.

Вертолёты делают последний заход. Огнемётные залпы накрывают ущелье, превращая его в пылающий ад. Моджахеды кричат, бегут, но им уже не выбраться.

— Всё, конец им, — говорит прапорщик Шамиль, подскочивший ближе.

Что-то не так. Это чувство — будто кто-то наблюдает за тобой. Оно ползёт по позвоночнику, как змея.

— В укрытие! — кричу я, когда замечаю тень, скользнувшую на склоне.

Шохин лежит, ему не успеть доползти вместе со всеми. Очередь прошивает камень рядом с ним. Он прикрывает голову рукой.

Я разворачиваюсь и, пригибаясь, целюсь туда, откуда прилетели пули. В темноте мелькает фигура.

Палец на спуске, но сердце уже знает — мы здесь не одни.

Я хватаю Шохина за лямку его разгрузки, тащу вниз, за ближайший выступ. Камни скользкие, земля осыпается, мы чуть не срываемся, но добираемся до углубления.

— Держи автомат, прицелься, — приказываю. — Если кто-то вылезет, стреляй.

Он кивает, но глаза его бегают. Страх? Нет, скорее злость — на себя, на врагов, на этот чёртов обстрел.

Я выныриваю из укрытия на мгновение, чтобы оценить, где они. Вижу две тени. Первая двигается слева, вторая снизу. Значит, пытаются нас окружить. Слишком спокойно идут, будто знают, что у нас раненные, и мы их не бросим.

Вдох, выдох. В прицеле — движение. Выбираю ближнего, настраиваюсь на один выстрел. Три секунды — и он падает, как мешок.

Второй замирает. Не стреляет. Умный гад, понял, что их заметили.

— Одним меньше, — бросаю Шохину.

Он кивает и переводит дыхание.

— Парни! — командую взводу — Начинаем спуск.

Парни наперевес с автоматами начинают спуск. Я не могу бросить здесь Сашку. Взваливаю на себя.

Склон под нами хрустит, земля осыпается, как песок в часах. Я чувствую, что нас заметили. Без боя не уйти.

— Патроны? — спрашиваю, не глядя.

— Два магазина.

— Этого хватит, чтобы спуститься.

Мы начинаем почти сползать по склону. Руки обдираются об острые камни, ладони горят, но это лучше, чем получить пулю в спину.

Шохин, хрипит, держа автомат наготове. Я прикрываю нас, на каждый шорох реагирую, как зверь.

— Не высовывайся, — шепчу, когда вижу движение впереди.

Противник отступает. Их становится меньше, но те, что остались, злые, как раненые волки. Они выжидают, как хищники, которые чувствуют кровь.

Я резко оборачиваюсь, вскидываю автомат и выстреливаю короткой очередью. Пуля попадает в цель. Моджахед падает, но его товарищ уже целится в нас.

Шохин успевает первым. Его автомат плюётся очередью, заставляя врага отступить.

— Молодец, — выдыхаю, подтягивая его ближе. Теперь только вниз.

До укрытия осталось метров двадцать, но они превращаются в бесконечность. Сзади снова слышится выстрел, пуля ударяет в камень рядом с моей головой. Я падаю, прижимаясь к земле.

Сашка откатывается в сторону.

— Быстрее, ползи! — кричу Шохину.

Он уже почти уходит за камень, когда слева появляется ещё одна тень. Я вскидываю автомат и стреляю. Падаю на бок, успеваю перезарядить.

Последние метры мы просто катимся вниз, прижимаясь к земле. Вдруг слышу, как за спиной что-то громко трещит. Слышу топот. Но моджахеды по какой-то причине рванули в противоположную сторону.

— Думаешь, оторвались? — спрашивает Шохин, с трудом переводя дыхание.

— Пока, нет, — отвечаю.

В этот момент воздух разрывают выстрелы. Звук близкий, как будто стреляют почти над ухом.

Я посылаю в преследующих нас бандитов пулю за пулей.

И тут вижу рядом с одним из моджахедов взлетают осколки пород скал. Один из них успевает поднять руку вверх, показывает остальным что-то наверху — над ними. И тут он ловит мою пулю в грудь и падает на землю.

Вскидываем головы и мы, смотрим в небо.

Выдыхаем, вернулись наши вертолёты и заново обстреливают позиции противника ракетами. Взрывы гремят один за другим, земля дрожит под ногами.

Наблюдаю в бинокль за врагом.

Бандиты спешно бросаются к пещере. Но их зажало между скалами. Вертолеты развернулись в воздухе и ударили НУРСом прямо в расщелину между скалами.

Моджахедам пришёл конец. Никто не ушел от возмездия…

Поздно вечером усталые с серыми лицами возвращаемся к себе.

Луна висит над лагерем. Здесь, в холодной ночи, запахи копоти и крови смешиваются воедино.

Машина, натужно рыча, останавливается у края лагеря.

Я взваливаю на себя Сашку.

— Товарищ лейтенант, помочь? — обращается прапорщик Шамиль.

— Я сам. Ты помоги Симонову, он тоже ранен, — киваю на бойца.

Добираюсь до медсанчасти, передаю Шохина санитарам.

— Иди, развались где-нибудь. Только не забудь про завтра — напутствует меня Сашка.

— Не забуду, — бурчу я.

Конечно, выполнять просьбу Шохина я не собираюсь, но не хочу расстраивать его.

Завтра ему скажу после его операции. Пулю пусть вытащат сначала.

Вваливаюсь в палатку. Брезент хлюпает, пропуская холодный воздух, будто напоминая, что ночь ещё не закончилась. Внутри полумрак. Тусклый фонарь качается в углу, разбрасывая пятна света на серый, застиранный полог. И тут я вижу её. Машу.

Зачем она здесь?

Маша поднимает глаза и слегка кивает.

— Живой? — спрашивает без лишних эмоций, словно подтверждает для себя что-то очевидное.

— Как видишь, — отвечаю я, разминая пальцы, скользя взглядом по её фигуре. Лицо Маши остаётся спокойным, но в этом спокойствии что-то неестественное.

Плюхаюсь на свой тюк, стягиваю с себя ботинки и замираю, не зная, как начать разговор. Она выжидает, будто проверяя, насколько долго я выдержу молчание.

Но я спешу выгонять Озерову из своей палатки. Она пришла сама.

— Ты всегда такая? — наконец произношу я, усмехнувшись уголком губ. — С виду спокойная, а на деле — загадка?

Маша вскидывает бровь, будто его вопрос удивил.

— А ты всегда такой? С виду герой, а на деле — любопытный?

Делаю вид, что её ответ застаёт меня врасплох. Я, потирая подбородок, улыбаюсь.

— Просто решил узнать. Ты тут для того, чтобы спасать людей или для чего-то ещё?

Её глаза, серые при свете фонаря, вспыхивают на миг сталью. Она медлит.

— А ты как думаешь? — отвечает коротко.

Подаюсь вперёд, желая поймать её взгляд, который тут же метнулся в сторону, как у оленя, заметившего хищника.

Она прищуривается, и холодок подозрения колет где-то в груди. Её спокойствие слишком… кажется выгодным, но только для нее самой.

Когда она стала такой? Или была?

Если я не начну идти с ней на контакт, то так и не пойму.

— Думаю, надо бы разобраться, — говорю, зевая и растягиваясь на спальном месте. — Завтра же ты, кажется, будешь свободна?

Она фыркает.

— Посмотрим.

— Тогда зачем пришла? — грубо бросаю я.

Не отвечает.

Палатка окутывает тишиной. Только дыхание Маши и моё собственное сердцебиение, заполняют пространство.

Наконец, она поднимается и молча уходит.

Приходила зачем?

Убедиться, что с поля боя я вернулся живой. Волновалась за меня? Или как?

А вдруг это она — человек Хищника? В таком случае ждала моей смерти.

Хотела убедиться.

Эта мысль стучит где-то на границе сознания, пока я засыпаю…

Во сне вижу её. Машу.

Она в моей палатке. Зачем она приходит ко мне снова и снова?