Зря я думал, что не усну. Заснул, как младенец.

Спустя ровно два часа нас поднимают и отправляют в разведку.

Вертушка зависает над горной площадкой. В лицо бьёт горячий ветер. Мы с Шохиным стоим в проёме, крепко держась за ремни. Внизу — чёрная бездна, изредка подсвечиваемая тусклым светом луны.

— Готов? — кричу я Шохину.

— Готов, мать твою, — отвечает он, сжимая в руках автомат, словно это единственное, что удерживает его от падения.

Пилот машет рукой. Штурман подаёт сигнал — пора. Я киваю Шохину, и мы по одному выпрыгиваем из вертолёта. Земля встречает жёстко — удар воздухом и потом гравием. Катимся вниз, поднимая облака пыли.

Вертолёт уходит. Звук мотора быстро гаснет, оставляя нас в абсолютной тишине.

Лежу на земле. Шохин тихо матерится рядом, ощупывая себя, проверяя, не осталось ли ничего сломанного.

— Нормально? — шепчу, поднимаясь на ноги.

— Жив, — коротко отвечает он, переворачиваясь на живот. — А ты?

— Тоже.

Мы быстро проверяем снаряжение. Автоматы в порядке, ремни не порвались. Лопаты закреплены за спинами, патроны на месте. Я вынимаю из кармана карту, сверяю направление с компасом.

— Туда, — шепчу, показывая рукой.

Шохин кивает.

Разведка — непростая работа. Ползти в темноте, когда каждый камень кажется наблюдателем, каждая ветка — ловушкой.

Мы ползём медленно, чувствуя, как хрустит песок под формой. Времени нет. До рассвета всего несколько часов, а точку надо обследовать.

Продолжаем ползти. Медленно, как ящерицы, сливаясь с камнями. Я чувствую, как под ладонями шуршит песок, как холодные камни царапают кожу сквозь перчатки.

Автомат лежит на сгибе локтя, ствол направлен вперёд. Пальцы привычно касаются предохранителя. У Шохина то же самое. Мы оба знаем, если где-то шорох или вспышка — стрелять будем сразу, без раздумий.

Впереди раздаётся хруст.

— Тихо, — шепчу, поднимая руку.

Мы замираем. Впереди — тень. Или показалось? Я вглядываюсь, напрягая зрение до предела. Шохин подтягивается ближе, выдыхая тихо.

— Что? — еле слышно спрашивает он.

— Показалось, — отвечаю, хотя сам не уверен.

Ползём дальше, мышцы напрягаются так, будто они из стали.

Песок под формой липнет к телу, в носу стоит запах пыли и сухой травы. Луна где-то за облаками, но этого хватает, чтобы мы различали очертания камней и редкие кусты.

Шохин впереди, я прикрываю. Он иногда оглядывается, кивая в сторону приближающегося гребня. Высота будто поднимается к нам, как мрачный гигант, готовый обрушиться в любой момент.

Спустя час мы на месте. Здесь — скала с редкими кустами и осыпями — скоплениями осколков горных пород, которые хорошо скрывают наши силуэты.

Главное — не шуметь.

Я осматриваю окрестности, держу автомат наготове. Взгляд цепляется за точки, где могут быть позиции противника — трещины в скалах, выступы, из которых удобно вести огонь.

— Здесь нормально, — тихо говорю Шохину, показывая рукой на небольшое углубление между камнями.

Он кивает, начинает выгребать песок и мелкие камни, чтобы обустроить укрытие. Я тоже приступаю к работе, держа оружие рядом. Лопата глухо стучит.

— Думаешь, они здесь? — шепчет Шохин.

— Могут быть, — отвечаю я, не отрываясь от работы. — Возможно следят за нами.

Шохин вздыхает, но продолжает копать.

Когда углубление готово, мы оба залегаем, тщательно маскируясь. Автоматы — наготове. Я тихо проверяю карту, сверяю её с окружающим рельефом. Всё сходится.

— Завтра здесь начнётся мясорубка, — тихо говорит Шохин.

— Завтра мы должны остаться живыми, — отвечаю я.

Он молчит. Мы оба знаем, что завтра тут будет.

Вдруг где-то в стороне раздаётся тихий шорох. Оба напрягаемся, замерев. Я сжимаю автомат, прижимаясь к камням. Ветер приносит еле различимые звуки.

— Кто-то идёт, — шепчет Шохин.

Я киваю, жестом показывая: ждать. Звук становится ближе. Лунный свет выхватывает что-то в темноте.

Оба замираем, чувствуя, как холод пробирается под кожу.

— Беркут, — шепчет он. — Слышишь?

Я прислушиваюсь. Где-то вдалеке слышен стрекот сверчков, но это не то. И вдруг до меня доходит — гул. Слабый, но с каждым мгновением всё ближе.

— Мотор, — шепчу в ответ.

Шохин кивает. Мы прижимаемся к земле. Сердце стучит в тишине так, что, кажется, его услышат даже моджахеды.

Гул нарастает. Мы понимаем, что это не просто машина — это колонна. Они идут по дороге к высоте.

— Они нас опередили, — шепчет Шохин, оборачиваясь ко мне. Его лицо бледное даже в темноте. — Что делаем?

— Лежим. — Я знаю, что, если сейчас дернемся, нас заметят.

Колонна медленно проходит внизу, фары выхватывают дорогу. Грузовики, несколько пикапов. Оружие. Люди. Мы тихо считаем: семь машин, может, восемь.

Когда последний пикап скрывается за поворотом, мы поднимаем головы.

— Теперь они точно готовы, — шепчет Шохин.

Я ничего не отвечаю. Взвод там, где-то в лагере, ждёт нас. А мы на линии фронта.

Лежим в темноте на точке, перед нами открывается вид на высоту. Она освещена редкими вспышками огней от костров, едва различимыми в темноте.

— Видишь? — шепчет Шохин.

Я вижу. Слишком много костров. Слишком много людей…

Спустя три часа здесь начинается бой.

Взвод занимает свою позицию, мы с Шохиным остаёмся прикрывать. Вдалеке слышно, как работают пушки вертолётов, будто небеса режут.

Это сороковая армия начинает своё сражение.

Пыль висит в воздухе.

Она забивается в глотку, но я всё равно втягиваю её носом. Рядом рвано дышит Шохин, прижимаясь к склону.

— Держись, сейчас начнётся, — шепчу я, не отрывая глаз от прицела.

Взрыв раздаётся слева, и земля буквально подпрыгивает подо мной. Глухо ухает где-то внизу — видимо, миномёты моджахедов начали отвечать. Я поднимаю голову и ловлю в прицел движение.

Моджахед, увешанный лентами патронов, спешит к пулемёту, спрятанному между камней. Я выдыхаю, нацеливаюсь прямо ему в грудь и нажимаю на спуск. Тихий хлопок выстрела, и моджахед готов — рухнул.

— Минус один, — говорю я, не оборачиваясь к Шохину.

— Хорошо, — отвечает он, поднимая автомат к плечу.

Над головой вертолёты начинают обстреливать склон. Их тяжёлые пулемёты рвут воздух, Трассеры вспарывают предрассветную мглу, выжигая ослепительные линии. Один из них попадает прямо в банду, которая пытается спуститься к ущелью.

— Пошли! — кричу я взводу, кивая на передвижение врага.

Спецназовцы поднимаются и бегут, пригибаясь, чтобы не попасть под встречный огонь. С каждой секундой я чувствую, как вены наливаются огнём. Адреналин бурлит, мозг кричит.

— Беги, целься, стреляй!

Мы добираемся до позиции чуть выше ущелья. Здесь хороший обзор. Видно, как моджахеды пытаются закрепиться у входа в ущелье, за осыпью.

Их пулемёт начинает строчить по небу, пытаясь сбить вертолёты.

— Бери слева! — командую Шохину.

Он ложится на камень, его автомат тут же начинает плеваться короткими очередями.

Все парни работают чётко. Спецназ отстреливает моджахедов.

В прицеле вижу духа, он переговаривается с другим. Рука у него тянется к гранате на поясе.

— Только не сейчас, — шепчу я и нажимаю на спуск.

Пуля пробивает его грудь, и он падает, скатившись вниз. Граната остаётся при нём.

Я оборачиваюсь.

Шохин лежит на земле, цепляясь руками за камни. Его лицо перекошено от боли, но кровь вроде не хлещет. Повезло — осколок только зацепил бок. Но времени нет, чтобы это проверить. Я пригибаюсь ниже, почти прижимаюсь к земле.

— Ты как? — шепчу, оглядываясь.

— Больно, но дышу, — отвечает Шохин, сжимая зубы. — Уходи, я прикрою.

— Заткнись. Никто тут не остаётся.

Где-то справа раздаётся хруст — будто кто-то наступил на камень. Мать твою! Они ближе, чем я думал…

Глава 12

— Вертушки заходят, смотри! — орёт Шохин, указывая вверх.

Я разворачиваюсь и вижу, как вертолёты снижаются, обстреливая позиции противника ракетами. Взрывы гремят один за другим, земля буквально рвётся на куски. Моджахеды начинают отступать, оставляя за собой раненых.